Несколько дней подряд в театре «Гистрион» наблюдалось необычайное оживление. Группами сюда шли бывшие актёры, творившие здесь в 70-х, 80-х годах прошлого столетия. Они шли сюда, чтобы повидаться «со своим режиссёром Гребёнкиным». Основатель «Гистриона» покинул Бердск 35 лет назад, а его до сих пор помнят и любят.
Александр Гребёнкин давно живёт в Москве, где с единомышленниками ещё в 90-х основал свой театр «111». Но стоит режиссёру появиться в Бердске, он тут же попадает в окружение своих обожателей. «Гистрион» – гудит! Чаепития, песни под гитару, лекции для молодёжи… Юные актёры слушают его, открыв рот. Чем притягивает этот человек, почему его не забывают, считая встречу с ним – праздником?
Урок отца
– Если бы я не был периодически таким откровенно сумасшедшим, наверное, и людей бы меньше зажигалось вокруг, – отвечает на мой вопрос Александр Владимирович.
– Вчера на лекции с подростками чувствую: многовато меня. Но в то же время отмечаю: ребята заряжаются. А им это надо, чтобы дальше биться в жизни. Если таких, как поётся у Высоцкого, «настоящих буйных», не будет, то не будет и вожаков.
– С этим рождаются или жизнь людей такими делает?
– Всё понемногу намешивается. Помню, в 1961 году, после денежной реформы, мне понравилось играть копейками ненужными. Так увлёкся, что из карманов родителей начал тырить и те, что в ходу. Целый мешочек натырил. С младшим братом у нас игра занимательная была: в обмен на маленькую беленькую монетку я предлагал ему жёлтую, зато большую.
– Хитрым сорванцом были…
– Да сволочь просто! Недельку мы так развлекались. И тут отец у меня спрашивает: «Сынок, ты деньги из кармана не брал? Где-то у нас поводок собачий затерялся, ты найди его, вечером я с работы приду. Поговорим…». В тот самый день мой отец, человек без образования, сидевший в тюрьме, сбежавший оттуда, живший по подложным документам, преподнёс урок, который определил всю мою жизнь. Он предложил мне сделать выбор: сознаться и понести наказание или проявить хитрожопость и спрятать поводок.
Я нашёл плетку, повесил её на видное место. Потом спрятал. Вновь достал, повесил на гвоздик на стене, рядом поставил маленький стульчик и уселся на него за час до прихода отца. И вечность, казалось, висел надо мной этот дамоклов меч! И страшно было. Но я сделал выбор: виноват – нельзя юлить и обманывать, нужно отдавать долги. Отец вошёл в комнату, увидел всю эту картину, сказал: «Молодец. Стыд хорош, если студит. Холодно тебе?». Я кивнул в ответ, а он посадил меня на плечи, согревая своим теплом.
– После он ушёл из семьи, мама воспитывала нас одна, – вспоминает Александр Владимирович. – Последний раз с отцом я встретился в Хабаровске, когда вёз очередной спектакль в Японию. Язву он лечил спиртом. Маленький, пьяненький, шустренький… Мудрый. После его педагогического урока в детстве внутри меня произошёл какой-то перелом. Я понял, как надо жить. И начались битвы.
– В школе я был не самый хиленький, слабых же вокруг было много. И меня почему-то всегда тянуло их защищать от бандитской подростковой сволочи, которая крутилась возле отсидевших подонков. С тех времён у меня остались жуткие воспоминания. Выходишь из школы, надо переходить дорогу, другого пути нет. А там стоит пьяный отсидевший в тюрьме парень лет двадцати. С кнутом. И каждого, кто идёт мимо, – этой плетёнкой по спиняке! И надо бежать, надо прогибаться. Дикость предельная! Либо ты должен был стать частью этой банды, либо тебя запишут в отстой. Я остался один. Но так жить было нельзя! Тогда я принял решение: надо строить другое государство – свою, хорошую, банду.
– Поэтому театр для меня всегда был не видом выпендрёжного искусства, а местом, где течёт нормальная жизнь, – говорит режиссёр. – Где собираются люди, которые хотят понять, как устроен этот мир, защищать слабых и помогать друг другу. Вы спросили, почему тянутся, не забывают. Наверное, поэтому.
Первое знакомство
Устав от школьных битв, где драться порой приходилось одному с 30 противниками (благо, в те годы не нападали толпой, бились один на один), Саша Гребёнкин решил бросить учёбу. Но окончив 8 классов, он перешёл в другое учебное заведение, где при школе был театр. Там он и увидел первую в своей жизни постановку «Свадьба в Малиновке».
– Яркие костюмы, декорации: подсолнухи, тын… Меня это потрясло до глубины души, – вспоминает Александр Владимирович. – Там же я впервые услышал и чтецкое мастерство. Я не понимал, как можно ТАК воздействовать поэзией на человека. Ты всё слышишь и чувствуешь. В душе всё звенит, кипит. Слёзы текут…
– В 9 классе, побрив голову «под Маяковского», я сам начал читать стихи. Мой внешний вид всем не очень нравился. Строжились, что не примут в комсомол. Я ответил: «И не принимайте», продолжая завоёвывать все первые места на литературных конкурсах и поэтических фестивалях. В те годы я подумывал поступать в педагогический, но потом понял: мне с людьми опасно. Я бываю очень гневливый, поэтому решил стать… лесником. Уйти подальше от людей в нормальный мир – к животным. Тем более у меня было самое настоящее ружьё, которое мне оставил отец перед уходом из семьи. А с ружьём-то куда? Только в лес. Но тут в Кемерово открылся институт культуры, куда я и подался на режиссёрский факультет.
…В институте Гребёнкин познакомился с известным теоретиком театрального искусства Ершовым, увлёкся его разработками системы Станиславского. Чуть позже влюбился в искусство польского театрального режиссёра Ежи Гротовского; полученные знания активно применял, став режиссёром «Гистриона»: в залах – аншлаг, на конкурсах – победы, от людей – любовь.
Бердск и «кровавый» успех
В театр ДК «Родина» Гребёнкин поступил работать в 1975 году, ему досталась взрослая, уже сформированная, труппа; в довесок он набрал еще и молодёжь, к которой всегда тяготел больше.
Первой постановкой с юношеской студией был спектакль по пьесе Назаренко «Кто, если не ты». На третьем этаже «Родины» Гребёнкин отвоевал несколько кабинетов, создал камерный зал, который и по сей день – без изменений: весь чёрный, с элементами ныне очень модного лофта – он является площадкой «Гистриона».
– Начитавшись книг Гротовского, а он в очередной раз в театре пустил волну – менять место действия, активно включать зрителей в театрализованный процесс, я понял: моё. Только так можно пронять душу человеческую. И начал экспериментировать, используя эти приёмы.
– На спектакле «Кто, если не ты» в танцевальном зале рассаживались зрители, и вдруг – дискотека! Всех приглашают танцевать, все входят в раж, вообще забыв, куда пришли. И тут… В помещение врывается хулиганьё. Подпитые ребята с гитарой, ругаются матом, начинают задираться. Драка. Слышу, нешуточная. И когда дело уже доходит до серьёзного мордобоя, из-за кулис возникаю я с репликой: «Спектакль начинается!». Света Лахненко, нынешний режиссёр «Лестницы», до сих пор мне высказывает: мол, рвалась всех разнимать, а ты… И это сразу давало такую правду жизни! Выйди только вечером во двор, тебя встретят, морду набьют, ограбят. Как выстоять, как жить? Об этом после на сцене и раскручивалась история.
На спектакле-путешествии «Антигона» Ануя Гребёнкин тоже использовал все эти приёмчики.
– Эпическая история, в которой царица пошла против воли своего дяди Креона, – рассказывает Александр Владимирович. – Тот же принцип. Выстоять против устоявшейся нормы. Найти в себе силы совершить поступок. Постановка начинается с только что подавленного бунта: пытки, аресты… Как передать эту атмосферу? Я решил: проведём всех зрителей по подвалам «Родины».
…Публика собиралась в фойе Дворца культуры, потом её вели на третий этаж. Кругом было пусто, темно. В коридорах чуть-чуть мерцал свет. Непонятно откуда выкатывался мячик, звучал колокольчик, виделись какие-то тени, слышались вскрики, полные боли голоса…
Потом все спускались в подвал. А там – кровь! Она капала с потолка, а следом вываливалась окровавленная рука человека, умершего от пыток. За стеной истошно орали те, кого ещё пытают… Зрителям приходилось идти мимо девчушки с огромным догом на цепи и без намордника. Он недобро смотрел на проходящих, устрашающе гавкал… Затем зрители поднимались через трюм на затемнённую сцену, якобы во дворец Креона, где и продолжалось основное действо.
На этот спектакль бердчане скупали все билеты, но пускали на один сеанс только по 30 человек. Были даже те, кто жаловался в вышестоящие инстанции: «Гребёнкин – гад: народ до искусства не допускает!».
В Москву, в Москву
Через 11 лет после приезда в Бердск (а здесь он оказался, получив диплом Кемеровского института культуры), руководитель «Гистриона» Александр Гребёнкин решил переехать в Москву. На предположение, мол, выросли из маленьких штанишек, Александр Владимирович пояснил:
– В театре было мало таких, как Наташка. Растишь их, растишь, воспитываешь… А они потом разбегаются. Но ведь хочется всё вложенное в актёра использовать в спектаклях, а не обучать всё время новых. Поэтому и уехал.
По сей день Наташкой-любимицей, своим чудом из чудес и талантищем Гребёнкин называет Наталью Солодухину. В «Гистрион» к молодому режиссёру она пришла школьницей, да так и осталась. Ныне Наталья Николаевна – сама известный (и не только в Бердске) режиссёр; ее постановки – победители многих фестивалей – злободневны, одинаково интересны и подросткам, и взрослым. Труппе Солодухиной после спектаклей стоя аплодируют даже в клубах исправительных колоний. Прожжённым жизнью людям её видение мира кажется глубоким, правдивым. Именно этому – желанию затронуть самые тонкие нотки человеческой души, утверждает Наталья Солодухина, она училась у мастера Гребёнкина.
– Когда моя любимая Наташка появилась в театре, я прыгал от счастья! – продолжает Александр Владимирович. – Наконец-то, – ликовал я, – Бог послал мне очень талантливого человека. Вот с ней-то понатворим! И творили!!!
Но… К сожалению, таких преданных театру, «как Наташка», в Бердске оказалось раз два и обчелся. Гребёнкин уехал на ПМЖ в Кемерово, а оттуда через два года – в Москву. В столице он продолжал работать с сибирскими театрами, успешно гастролировал с ними за границей. И даже не надеялся, что у него когда-нибудь появится свой — собственный! – театр. А работать в других, да с таким-то характером!..
– Несмотря на мощную социальную потребность «причинять добро населению», я не хотел биться в Москве, – говорит режиссёр. – Чем выше планка, тем больше дерьма. А тратить жизнь на то, чтобы его разгребать… Уж нет! С женой, которая тоже актриса и режиссёр, я хотел убежать в провинцию. Не удалось. Да и к лучшему. Там чиновник на чиновнике – бюрократы! Или театры, которые хотят не играть, а выживать. Мне был нужен СВОЙ театр. Однако найти помещение в Москве … Нереально.
И всё-таки в начале 90-х удача улыбнулась Гребёнкину во все 32 зуба. В центре образования «Измайлово», руководил которым его друг, находился заброшенный прогнивший спортивный зал. Ремонтировать его никто не хотел, а Гребёнкин, что называется, загорелся.
– Я сказал: отдайте спортзал мне. Своими руками за свои деньги я всё в нём отремонтирую, сделаю там себе каморку, где смогу периодически жить. И больше мне ничего не надо.
Так и появился на свет театр «111». Бердчане, побывавшие там в гостях, утверждают, что он очень похож на «Гистрион»: камерный, уютный, с хорошим светом и звуком.
– Почему «111»?
– А всё опять же уходит корнями в детство, когда приходилось биться с разной сволочью. Ты не хочешь пополнять ряды отморозков, остаёшься один, а потом организовываешь СВОЮ, как я уже говорил, хорошую банду. Так и получается 1+1+1… А ещё наш театр находится на Первомайской, 111, и создали его три Александра. Кстати, сегодня в театре наряду со старой труппой появился молодой состав.
– Какие постановки вам интересны?
– Те же, что и раньше. Берём материал, который помогает разбираться в жизни. Театр мой помирает уже лет семь. Агонизирует, а дух никак не может испустить, поэтому я решил набрать студентов, для которых провожу лекции в самом театре, чтобы поменьше видеть педагогов и чиновников. Не дай Бог, поскандалю с кем-нибудь. В театре мне спокойнее. Благодаря новым вливаниям он и теплится. Старичков стимулирует молодёжь, со старым составом мы даже решили воплотить в жизнь мою давнюю мечту – поставить «Укрощение строптивой» Уильяма Шекспира. Но процесс идёт медленно, поскольку все сильно заняты. А вот со студентами – планомерно. Два года я их мучаю, «бью», готовлю к жизни, потом мы начинаем ставить спектакли…
Очень современной получилась «Женитьба Бальзаминова». Удивительно, как каждое слово из этой пьесы, написанной Островским в конце 19 века, откликается в нашей жизни. Бальзаминов – наивный, как ребёнок. Чистый. Но обманут всей этой прозападной пакостью: считает, что денежка – главное счастье. И, как дитя, верит в это, хочет построить в Москве голубятню. В итоге же, когда он получает то, что хотел, эти самые голуби гадят ему на кафтан.
– В своё время вы много гастролировали по миру, а как сейчас?
– Наелся я всего этого. Не хочу. Мои актёры, чаще молодёжь, периодически устают от отсутствия соцподдержки под названием «слава» и начинают гундеть: «Аааа, нас никто не знает: ни денег, ни славы…». Мы тогда едем на какой-нибудь фестиваль, я заранее говорю: «Сейчас вам скажут, что вы лучшие, гении, таланты…». Приедем. Всех победим. А потом они года три живут спокойно.
Из лекций режиссера
– Мы живем в очень опасном мире торжества индивидуализма. Все вокруг говорят, что вы должны только для себя, за себя, выживают сильнейшие. Только если ты станешь самым сильным, а все остальные вокруг передохнут или пресмыкаться перед тобой начнут, а при удобном случае под дых тебе врежут… Как ты во всем этом жить-то будешь?
– В театре главное не спектакль. А если так, то торгаши там работают. И таких нынче – пруд пруди, все заполонили. Такие съедают изнутри. Они души наши поганят. Взять бы, да из автомата!.. Но нельзя. Мы же… с добром. В театре главное – работа над пьесой. Что нового вы почерпнули из этого материала, привнесли в жизнь. Вот что греет планету.
– Спектакль, а после него аплодисменты, цветы и прочее – самое плохое, что есть в театре. Самое страшное в любом деле – медные трубы. Огонь (когда тебя бьют по морде) проходят почти все. Воду (холод, равнодушие, отрицание) переживают гораздо меньше народа, а вот медные труды – почти никто. Слава губит всех! Благодарить актера можно, вы имеете на это право. Но если на своей шкуре вы понимаете, как с этим тяжело приходится жить, лишний раз вы не будете этого делать.
Фото автора
